Тони Хоукс - Теннис на футбольном поле [Играя в теннис с молдаванами]

Матч был в целом скучным и закончился ничьей 1:1. Рогачев не забил ни одного гола, зато и травму не получил. Пока все хорошо. Я взял такси до отеля, где остановилась команда, въехал в свой довольно роскошный номер, расслабился и подождал. В половине одиннадцатого вечера я пошел в бар.

– Вы не знаете, вернулся кто-нибудь из молдаван с игры? – спросил я человека, сидящего на барном стуле, полагая, что все в курсе, что здесь остановилась эта команда.

Человек, который активно расправлялся с пинтой «Гиннесса», ответил с характерным ирландским добродушием.

– А, конечно, они все вернулись. Они едят в другом баре, – сказал он. – А зачем тебе?

Я задумался.

– Э-э, ну это трудно объяснить.

Парень задумчиво присмотрелся ко мне.

– А ты не Тони?

– Да, – ответил я, слегка оторопев. – Тони Хоукс если точнее.

– Боже ты мой, я же на днях говорил с тобой по телефону. Я Тревор Ирскин.

– Тревор! Привет.

Мы пожали друг другу руки.

– Бери стул. Я угощу тебя пивом.

Тревор оказался хорошей компанией, не в самую последнюю очередь потому, что у нас была общая проблема. Нам обоим приходилось каждый день крутиться в мире молдавского футбола.

– Моя работа – присматривать за ними, пока они здесь, – сказал он. – Давать им, что захотят, устраивать тренировки, организовывать экскурсии и все такое. Беда в том, что у них четыре начальника, и каждый раз, когда нужно принять решение, один говорит «да», а трое – «нет». Это, черт возьми, делает мою работу невыполнимой.

Он выглядел расстроенным и измученным одновременно, а ведь он работал с командой всего два дня. Я устоял перед искушением сообщить ему, сколько длится моя молдавская кампания.

– Да, с ними бывает трудно, – сдержанно заметил я.

– Трудно? Я бы сказал…

Он сделал большой глоток пива, вместо того, чтобы произнести то, что вначале пришло ему в голову.

– Самое ужасное, – продолжил он, когда пиво достигло нужной отметки в организме и оказало смягчающий эффект, – они, черт возьми, думают, что я за ними шпионю.

– Это как?

– У них все еще менталитет времен «холодной войны» а это значит, что они мне не доверяют. Думают, я передаю информацию об их тренировках и тактике североирландской команде. Они устраивают собрания в тридцатом номере, когда не хотят, чтобы я знал, что происходит. Это раздражает, потому что я лишь хочу, чтобы они хорошо провели время.

– Не думаю, что хорошо проводить время входит в их планы.

– Наверное, ты прав. Но расстраивает то, что каждый в отдельности – действительно приятный человек, а вместе они как шило в заднице.

После двух кружек пива мы все еще болтали, и самым приятным в нашем разговоре была готовность Тревора активно поучаствовать в деле «Хоукс против Рогачева».

– Не переживай, Тони, предоставь это мне, – сказал он, когда я пожелал ему спокойной ночи. – Я поговорю с нужными людьми и завтра устрою тебе игру с этим парнем.

План был прост. Сыграть с Рогачевым после завтрака, до того, как команда отправится на экскурсию на побережье Антрима. Однако утро обернулось обычной для молдавского лагеря непоследовательностью.

– Не могу в это поверить! – произнес расстроенный Тревор, когда я столкнулся с ним у стойки регистрации после весьма приличного завтрака. – Они хотят отменить экскурсию, потому что решили, что сегодня утром игрокам нужна тренировка.

– Тренировка? Но ведь у них по плану только экскурсия и матч взрослой команды.

– Иван хочет, чтобы они были в лучшей форме и для того, и для другого.

– Иван? Кто такой Иван?

– Тренер.

Вполне логично. Поэтому он и хочет, чтобы игроки тренировались.

– А что начальство? – спросил я. – Ты спрашивал их вчера ночью, согласны ли они, в принципе, чтобы я сыграл?

– Трое из четверых сказали «да». Оставалось спросить Ивана.

– Надеюсь, он не Иван Грозный.

– Нет, – пошутил Тревор, – скорее, Иван, черт его дери, Непробиваемый.

Утро принесло сплошные расстройства. Настоящая проверка терпения. Я ждал в кресле в углу холла два часа, пока мимо сновали молдавские футболисты и их руководство, и все они, каждый на свой лад, выражали неопределенность, явную растерянность, дезориентацию и замешательство. Я был бессилен, и мне оставалось лишь сидеть и ждать.

– Что происходит? – спросил я Каталина, приятного румынского парня, который изучал английский в Тринити-колледже и был нанят командой в качестве переводчика.

– Никто не знает, – пожал он плечами.

Через двадцать минут мне крупно повезло. Решив вернуться в свой номер за книгой, я заметил знакомую фигуру в спортивном костюме, приближающуюся с другого конца гостиничной лестницы. Вчера вечером я полтора часа наблюдал за этим парнем, и знал, что это Сергей Рогачев. Вот он, шанс обойти бюрократизм и лицом к лицу поговорить с этим молодым человеком. Единственная трудность состояла в том, что он, насколько я знал, совершенно не говорил по-английски.

Ну, ничего. В Молдове Елена научила меня одной фразе, в произношении которой я практиковался часами. Я выучил ее лишь ради смеха, но сейчас оказался в ситуации, для которой она подходила как нельзя лучше. Я не мог упустить эту возможность. Когда Рогачев поравнялся со мной, я поднял руку, чтобы привлечь его внимание, и объявил:

– Mā numesc Tony. Sînt din Anglia. Am fàcut un pariu, cà-i voi bate la tenis pe toţi din echipa naţionala de fotbal. Vrefi sa jucaţi eu mine?

Рогачев уставился на меня, а потом затряс головой. Это отказ? Он просто не хотел со мной играть? Первый молдавский футболист, который напрямую мне отказал?

Не зная, что еще сделать, я повторил вопрос.

– Mā numesc Tony. Sînt din Anglia. Am fàcut un pariu, cà-i voi bate la tenis pe toti din echipa nationala de fotbal. Vreţi sa jucaţi eu mine?

На сей раз Рогачев сморщился и пожал плечами. Думаю, я понял, что происходит.

Хоть мне и казалось, что я произнес: «Меня зовут Тони. Я из Англии. Я поспорил, что смогу обыграть всю национальную футбольную сборную в теннис. Ты сыграешь со мной?» – ужасающий акцент, от которого я точно не избавился, превратил для Рогачева эту фразу во что-нибудь вроде: «Меня зовут Стони. Я из Англии. Я ускорил, что могу обыскать всю национальную футбольную сборную в тетрис. Ты сломаешь со мной?»

Вполне понятно, почему молодой футболист передо мной выглядел так, будто вот-вот расплачется, если я скажу ему еще что-нибудь на этом странном языке.

– Ты не понимаешь, да? – попробовал я обратиться по-английски.

Он снова наморщил лицо, в общем-то, потому, что не понял ни слова. Бедному парню и не хотелось понимать. Он, вероятно, как раз собирался проскочить в свой номер, чтобы отдохнуть, и никак не ожидал, что на его пути окажется странный человек, издающий невразумительные звуки.

К счастью для нас обоих, появился Каталин и смог растолковать Рогачеву, что я пытался объяснить сам. Когда тот замолчал, выражение лица футболиста не изменилось. Интересно, выпадали ли ему в жизни более странные десять минут?

– Я объяснил ему, чего ты хочешь, – участливо сказал Каталин, – но он говорит, что неважно себя чувствует.

– О боже. Ты не мог бы сказать, что это не займет много времени и что, если он со мной не сыграет, мне придется раздеться догола в Лондоне и спеть молдавский гимн.

Каталин перевел, и Рогачев ответил неопределенным взглядом, который мог передавать четыре разных чувства. Расстройство, смирение, пренебрежение либо открытое отчаяние. Он что-то пробормотал в ответ.

– Он говорит, что оценит самочувствие, – сказал Каталин.

– Спасибо. Спасибо, – залебезил я перед футболистом. – Прости, что потревожил.

Похоже, успешный исход пари требовал базовых навыков подхалимажа, а не сильной подачи и четких ударов с отскока.

Я вернулся в угловое кресло в холле с некоторым беспокойством. От этого никуда не деться. Если Рогачев болен, то Рогачев болен. Никаких споров на эту тему и быть не могло. Я корил себя за то, что ввязался в спор, исход которого зависел от того, хорошо или плохо себя чувствует двадцатилетний малый. Я ощущал себя человеком, который несет вазу, настолько хрупкую, что она может расколоться в руках в любой миг.

Когда Каталин объяснил, что в целом настроение Рогачева не улучшилось и что Иван, черт его дери, Непробиваемый оправдывает свое имя, я признал, что, наверное, об игре можно забыть. Но Тревор был иного мнения.

– Предоставь это мне, – произнес он и ушел в сторону парковки.

Через пять минут он вернулся.

– Все улажено, – сказал он. – Водитель Мик остановит автобус на местном корте, и мы все сможем выйти и посмотреть ваш матч. Мы сделаем его частью экскурсии.

– А если Рогачев все еще плохо себя чувствует? – спросил я.

– Да не может ему быть так уж плохо. Вчера вечером он участвовал в международном матче. Когда мы объявим об игре в присутствии его товарищей, уверен, он согласится.

– А как же Иван? – спросил Каталин.

– Обойдемся с Иваном пожестче. Три других начальника разрешили, так что пошел он.